Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
про сон. А еще у меня вызывает недовольство (я бы написала "выбешивает", но тогда вы меня не совсем правильно поймете) сколько драгоценного времени я трачу на сон. Вот, например, февраль. 28*9 (в среднем, я сплю как раз 9 часов в сутки) = 252! Это ж охренеть можно! И это не считая выходных и праздников. Сколько я могла бы сделать за эти 252 часа?! (что-то мне не верится, слишком большая цифра) Сколько полезного! Сколько интересного узнала бы! Со сколькими людьми успела бы пообщаться лишний раз! Вместо того, чтобы перерабатывать скудные события серых будней. И пофиг, что иногда мне снится запах Мерлина, и я чувствую, как дотрагиваюсь до его кожи. Пофиг, что иногда ко мне в окна влезают кудрявые длинноногие парни, а потом снюсь я без головы, но зато лезущую целоваться к нему. Пофиг, что иногда мне снятся фиолетовые проездные для автобусов, и парни, подозрительно напоминающие Бена Барнса, с кучей косметики, которую он везет своей жене, но дарит мне - зачем мне столько косметики, я почти не крашусь! И потом он еще и целует меня - сам. Да, это волшебно, но я и сама могла бы это выдумать, если бы не спала столько. Да, мне жалко столько времени. Я хочу быть как Доктор. Нет, не в Мастере дело, вернее, не только в нем. Доктор спит по два-три часа в месяц (или в неделю? Ну, не суть). А я в месяц сплю 252 часа! И у сна есть достоинства - я знаю. Но я бы лучше вообще не спала, если бы можно было.
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
читать дальшеЯ поняла, в чем моя проблема. Я не могу писать фики, как сочинения, обдумывая каждое слово, каждый поступок, просто пишу, как чувствую. Все мои последние фики - это мои слова, мои чувства, мои мысли, мои, а не моих героев - вот что печально! Мне бы думать, как они поступили бы в той или иной ситуации, а не как это сделала бы я, вот поэтому так много ооса и мало обоснуя. Если я перестану чувствовать, то и фики всенепременно перестанут появляться. Ну почему, почему я не умею писать, как надо? У меня же есть дневник - вот и писала бы сюда все свои мысли и переживания, так нет же, надо обязательно про это фик накарябать! *убейся, Настя!* И ладно бы, если бы мои чувства совпадали с чувствами персонажа, но так ведь получается далеко не всегда. А если я пишу фик, как сочинение, то быстро теряю к нему интерес...
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Название: Рассвет. Автор: Prince Paradox Рейтинг: PG-13 Пейринг: Доктор/Мастер. Дисклеймер: мне, как всегда, ничего, кроме головной боли. Предупреждение: ООС, оосище. Серьезно, Мастер совсем не Мастер, Доктор совсем не Доктор, да и вообще - я простой, скромный графоман. Обоснуя у поступков нет, к прочтению не рекомендуется. Саммари: а Мастер курит. И Доктор тоже.
Ха, да после такой шапки это точно никто читать не будет.Дождь хлещет с неба. Луна яркая, лучи отражаются в лужах, и звезды мерцают. Хлесткие струи блестят в этом свете, и так невыносимо уютно от этого света, от этих капель, от этого чувства вселенской защищенности, когда его рука в твоей, и пусть он смотрит скептически, насмешливо, но ты знаешь, что за всем этим прячется. - Ну и какого хера мы здесь мокнем? – в его голосе недовольство, на лице – ухмылка. - Я думал, что твой лексикон достаточно богат, чтобы тебе не приходилось использовать нецензурные ругательства, - безразлично замечаешь ты, сильнее сжимая его руку и пристальнее вглядываясь вдаль, где сходится небо и волнующееся море. - Мой лексикон все еще позволяет мне не использовать нецензурные ругательства, но они поразительно точно отражают всю суть дела сразу, - отвечает он не менее равнодушно, чем ты, но руку из твоей ладони убирает, при этом заглядывая в глаза и мимолетно улыбаясь. Он вытаскивает из кармана потертых джинсов смятую, повлажневшую пачку. - Ты куришь? Ты с ума сошел! – ты выхватываешь упаковку из его рук, рассматривая название. - Людям можно, а мне нельзя? - Ты как ребенок! - Ты же любишь людей… Отдай! - Я сказал – нет! Он делает шаг к тебе, хватает за лацканы пальто и шепчет отчаянно, его глаза напротив, кажется, бездонны, настолько черные они, и даже этот проклятый лунный свет отражается в них: - Отдай. Их. Обратно. Я не буду от них зависеть, я не землянин, я тайм лорд – забыл? Тебе не понять, как приятно вдыхать дым и чувствовать тепло, принадлежащее тебе полностью – вот оно, в твоих пальцах, обжигает, и ты сам… откуда тебе знать, и правда? - он пожимает плечами, отпуская тебя так же резко, как и схватил. Ты смотришь на черную смятую пачку, не замечая своих дрожащих рук. И правда. Откуда тебе знать, каково это – чувствовать тепло, которое полностью принадлежит тебе, и выдыхать остатки его в атмосферу? Тогда… почему бы не узнать? Он молчит, засунув руки в карманы, и, кажется, догадывается, о чем ты думаешь. Во всяком случае, глаза его сияют, когда ты вытаскиваешь одну сигарету из пачки, с сомнением рассматривая ее. - Долбаный дождь. Пошли отсюда, - говорит он тихо, и не расслышать в общем шуме. Он протягивает руку за смятой пачкой, осторожно сжатой в твоей ладони. Ты отдаешь, пусть неохотно, но все-таки. Он улыбается. Вы неторопливо идете к ТАРДИС, из открытой двери которой льется мягкий желтый свет, насквозь промокшие, а ты еще и с сигаретой в кармане и смятыми мыслями в голове. Останавливаетесь вы на пороге, не собираясь идти дальше - ТАРДИС не любит табачного дыма. Он безмолвно достает из пачки еще одну сигарету, а за ней – зажигалку. В твоих руках зажигается маленькая жизнь. Глупо так сильно утрировать, но ведь похоже – сгорит и утихнет, оставив после себя пепел и серую струйку дыма, мгновенно растворяющуюся, почти как человеческие воспоминания. Сколько у тебя было таких, тихо сгоревших жизней? Он украдкой смотрит на тебя, не то настороженно, не то улыбаясь, а может, то и другое вместе. Дым наполняет легкие, и тепло растекается по всему телу. Ты понимаешь его. Теперь ты понимаешь, каково это, почему земляне так любят курить – ведь так приятно, когда от тебя зависит маленькая, тлеющая модель человеческой жизни. И даже если не вдумываться – тепло, зажатое между пальцев, тепло, наполняющее легкие – к этому так легко привыкнуть, если очень хочется быть любимым, если очень чего-то не хватает, и ты никак не понимаешь, чего именно, а сигарета – универсальный заменитель. Но почему Мастер? Это тебе, тебе чего-то постоянно не хватает, тебе хочется быть любимым, но у Мастера давно вместо души – прожженное пятно, так почему он, а не ты? Возможно, в чем-то ты фатально ошибся. Возможно, Мастер тоже может чего-то хотеть, кого-то любить, что-то желать и ненавидеть, и мечтать тоже может? Ты думал об этом, но так и не смог понять, чего он хочет и о чем может мечтать, кроме вселенского господства. Но ведь он зачем-то согласился быть с тобой? Просто быть. Рядом. Чувствовать твое тепло и слышать твой голос. Возможно, это тоже имеет для него значение? Ты выдыхаешь последнюю порцию дыма, отбрасываешь сигарету, как следует втаптываешь ее в серые камни под ногами. Он все еще курит, пристально смотря куда-то, и мыслями находясь слишком далеко, чтобы можно было его прервать. Ты готов смотреть на это столько, сколько понадобится. - Ну что уставился? – недовольно спрашивает он, сбивая пепел. Ты качаешь головой. Он удовлетворяется даже таким ответом и снова вглядывается в горизонт, сжимая сигарету в пальцах слишком крепко, и руки его дрожат. Сигарета тлеет, но он не замечает и продолжает безмолвно смотреть на успокаивающееся после ливня море и на стремительно светлеющее небо. Наконец он поворачивается к тебе, а пальцы его уже пусты, сигарета мокнет где-то между камней. - Когда я впервые закурил, это было… страшно. Такие мысли в голове – врагу не пожелаешь. - А мне, значит, пожелал? Он смотрит на тебя, оценивающе прищурив глаза. Молчание почему-то пугает. - Ты мне не враг, - наконец, заявляет он. - Да? – ты удивлен. Еще бы. Когда вы не были врагами? Разве что в Академии, но тогда это были не вы. - А ты хотел бы быть моим врагом? – спрашивает он, не отводя взгляда и немного склонив голову. - Нет. Мне хватило. Он почти незаметно улыбается и тянется к левому карману, где, ты помнишь, у него лежит заветная пачка. Ты порываешься вперед, хватая его за руку. Он смотрит недоуменно то на свою руку в твоей, то на твое лицо. - Что это значит? – в голосе злоба, и он настойчиво убирает свою руку. Ты не отпускаешь. - Зачем? Что она заменяет? Я могу помочь? - Что заменяет, Доктор? – спрашивает он еще более озлобленно, чем раньше, и прикасается губами к твоим губам, и руку твою сжимает крепче, будто ища поддержки, - это, и вряд ли ты мне можешь помочь! Твои сердца стучат до безумия громко и тебе страшно - ведь это все меняет, а главное, ты вполне можешь ему помочь. Ведь можешь? Но комок подкатывает к горлу, мешает дышать – ну почему все так сложно, да? Тебя не смущали его частые прикосновения, ты не задумывался над тем, почему он не сопротивляется, когда ты берешь его за руку, почему он смотрит на тебя так… – …тебя надо было обязательно ткнуть носом в факт, иначе ты был бы как слепой щенок, и не понял бы ничего до скончания времен! – кричит он, будто бы продолжая твои собственные мысли. Ты знаешь, что со стороны выглядишь глупо, но не можешь сдержать улыбку, и ты видишь в этой ярости, в этой злобе что-то параллельно новое, другое. Улыбаясь, слушая его затихающий от непонимания голос, ты дотрагиваешься ладонью до его лица и целуешь его почти автоматически. Его губы пахнут дымом, твои, наверное, тоже, и кажется, вот она, замена сигаретам. Он обнимает тебя за шею, ты чувствуешь его тепло, его эмоции, и все сильнее сжимаешь его руку, боясь, страшно боясь потерять его снова. Боясь, что он отстранится, уйдет, забудет – он многое может с тобой сделать, даже не прикасаясь. Но пока он только сильнее вжимается в тебя, целует в ответ, а в твоей душе почти то же самое, что сейчас в Бухте Злого Волка – рассвет.
1. Я – самый обычный и заурядный человек, во мне нет ничего интересного и привлекательного. Так… Мне уже третий раз на этой неделе признаются в любви… что бы это значило?! 2. Самодостаточность – это что такое? Человек не может быть самодостаточным – человеку необходимо быть нужным всем, но ему не должен быть нужен никто. 3. Какие же все-таки люди невоспитанные! Ну, как можно было мне высказывать о том, что я громко ругал в два часа ночи соседа за его неэтичное поведение?! 4. Логические системы – это главное, что определяет человеческую жизнь. Отступать от требований логической системы неэтично, непорядочно и аморально. 5. И это тоже неэтично, непорядочно и аморально… 6. Измена – это непорядочно и недопустимо. Я с этим боролся, борюсь, и буду бороться. Чтоб моя жена или любовница мне изменили – не допущу!!! 7. Так, надо разобраться: этот человек мне симпатизирует, этот относится с непониманием, этот на меня уже злится, этот постоянно отводит глаза в сторону – наверное, нечестный какой-то… Ладно, атмосфера здесь недружелюбная – пойду в другой магазин. 8. Вор должен сидеть в тюрьме! Нет, это слишком слабо… А, вот: Вор должен сидеть в тюрьме не меньше 15 лет! Нет, и это слабо… Вор должен быть расстрелян! – Вот, это самое то. 9. Мой начальник – очень непорядочный человек. Вот недавно он в ресторане стащил пять зубочисток, хотя ему столько не надо. А как же другие люди?! 10. Искренне надеюсь, что в приведенных выше фактах я не превысил пределы своих прав высказаться по данной теме и не нарушил этичность человеческих взаимоотношений…
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Ё-мое, похоже, это становится закономерностью. Я, право слово, не знаю, как это объяснить, но самые пошлые/вумные мысли приходят именно во время усердных занятий алгебройхимиейфизикой, в общем, всего того, что так тяжело мне дается. Все бы ничего - но это дико неудобно, ибо пишешь себе, пишешь задачи, а потом - бабах в голове, и вместо квадратных корней из чего-то там, вдруг выскакивают мысль о том, почему я раньше не могла додуматься до того, чтобы представить себя на месте одного из персонажей, а не думать о них, как наблюдателю. Ну ладно, ладно, я рада такой мысли, она все упрощает, но черт побери, почему именно во время алгебры?!
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
бредятинкаНет, химия - совершенно потрясающая наука. Я не знаю, почему так, но именно на химии в моей голове роятся такие мысли, что всем присутствующим в классе, если бы они могли их слышать, стало бы стыдно. Да ладно - даже тем, кто курит с пятого класса и почти матерится при учителях. Все бы краснели. Но... ладно, плохо даже не это. Когда в голове такие мысли - а я не краснею при этом, вот в чем феномен! - я еще могу контролировать и осознавать ситуацию. Гораздо хуже, когда сидишь, уставившись в окно, а сердце щемит от глупой нежности. Зрачки расширены, и идти никуда не хочется. Вот тогда, тогда я совсем ничего не могу и не хочу. И даже мыслей в голове нет. Пустота, и только иногда вдруг появляются обрывки фраз, какие-то кадры, совершенная чепуха. Ничего с этим сделать нельзя. Только ждать, пока пройдет. ps ну, а еще на химии я сочиняла энцу. Нет, не в тетрадке, это слишком... опрометчиво? Компромат, и все такое. В голове. Стыдно стало уже потом, на русском. Когда пришла мадам Апатия. А вместо того, чтобы повторять на немецком правила, я додумывала продолжение предыдущего фика. Того, где нет Генри. Я такой творческий человек, что иногда это мне мешает. Очень. Мешает. Просто сейчас мне топать в художку (да, мне надоело, что она у меня пять раз в неделю, но работа для выставки... зачем я согласилась?), а во фленте, спасибо Злу (я серьезно), много Бена Барнса. Ну, не так уж, чтобы очень, но мне достаточно, чтобы додумать продолжение.
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
хочу все знать. Ну-с, немецкий позади, русский и труды тоже, и даже химия. В процессе решения домашки было обдумано много посторонних мыслей. А например: Гуманитарии дорогие, как у вас обстояли дела с химией? Я вот ни в зуб ногой. Вообще никак. Ноль. Ничего не умею, хотя на уроках слушаю прекрасно. Ничего не понимаю, правда, но слушаю внимательно, и если и пропускала в этом году уроки, то не больше двух, точно помню. Почему так? Она всем одинаково объясняет, а я не тупее остальных. Да нет, я знаю, что если я и дебил, то только в химии, алгебре, ну и иже с ними. Но почему я никак не могу ее понять? бьюсь над ней, бьюсь, и как были знания на нуле, так и есть. Собственно, почему я волнуюсь. (не из-за экза по химии в этом году, нет) Чем больше информации я получаю, тем больше отдаю. Чем лучше я понимаю алгебру (а сейчас у меня в тетради сплошняком идут четверки с пятерками, но квадратные уравнения не такие уж и сложные, главное, формулы помнить). Я хочу знать химию. Хотя бы ради Снейпа горячо любимого. Ради себя. Будет, чем гордиться. Да, это единственный стимул, ибо я совершенно не понимаю, зачем оно мне. Но надо, значит надо. Химию тоже неплохо знать. Как и алгебру с геометрией, и вообще все то, что я не понимаю. Чем больше я буду знать, тем больше буду думать. Из этого следует, что буду больше развиваться. А развиваться - всегда хорошо. А то получится из меня односторонее развитый человек, а так - вот вам и химия, вот вам и алгебра, и Лермонтов с Достоевским, скушайте, не подавитесь. Я все знаю! Тщеславие... такое тщеславие. *покачала головой* Ну что вы, до меня впервые за восемь лет учебы доперло, что я не просто так просиживаю джинсы в этом здании. И что это полезно - просиживать джинсы в этом здании.
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Полтора часа коту фотошопу под хвост? Так ну что вы, это ж я просто дурью маюсь! От большой любви... И совершенно охреневший Бэзил посередине. На превью это выглядит лучше, чем в оригинальном размере. Мне просто активно хочется творить.
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
резкое, но без мата, что странно.И, черт, я поняла, что они ничего, совершенно ничего не смогут с этим сделать. Такое тупое отчаяние. Ничего. Вообще никак и никогда не будут вместе - нет у них даже такого шанса! И из-за этого долбаного мнения общества все несчастливы - и Джек с Эннисом, и их жены, да и дети, я думаю, вряд ли будут чувствовать себя прекрасно в семье, где один из родителей смотрит на сторону. Чертово общество, ну почему ты такое неправильное?! Из-за тебя, общество... множество других людей, не попадающих под твои нормы и рамки, остаются несчастливы. Но тебя же это не волнует, общество. Нет, я не хочу сказать, что одно лишь оно во всем виновато. Хотя... Нет, именно это я и хочу сказать. И мне очень, очень жаль. Глупые люди, глупое общество, и я тоже глупая, потому что тоже человек в обществе. Долбаные нравы. Долбаные люди, которых какие-то совсем неведомые мне чувства побуждают делать такие страшные вещи с другими людьми, просто потому, что они НЕ ТАКИЕ! Я хочу плакать. Это заставляет меня сжимать кулаки и... ну неужели хоть одна такая история не может закончиться счастливо?! Состояние сейчас такое... пришибленное. И очень, очень хочется плакать. Зачем, мне интересно? Это ведь не моя история... Я удалю этот фильм с диска и никогда... да, никогда не буду его пересматривать. Больно.
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Моя очаровательнейшая подруга Настя, доселе рисовавшая лишь девушек/девочек/женщин, посмотрев гифки (поцелуй, ага), сделала круглые глаза, и ушла от меня шокированная. Так и делают слешеров) Но неважно. На следующий день она принесла мне рисунок. Слешный рисунок, дамы и господа, леди и джентельмены! Человек, который рисовал только девочек! Слешный рисунок! Ох. Обожаю. Если несложно - оставьте коммент, а? Ей будет приятно) и она нарисует еще что-нибудь слешное читать дальше апд Она придет, как сможет - завтра, послезавтра, и ответит)
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Ну о какой, к черту, физике может идти речь, когда в голове такое?!- Дориан, я люблю вас, - шепчешь ты, совсем близко от его лица, ловя его дыхание губами. - Я верю, верю, - он смотрит тебе в глаза, его мокрые ресницы чуть подрагивают. - Я так люблю… - Я тоже, - он прерывает тебя, не дожидаясь, пока ты закончишь. Ты чувствуешь его горячие ладони на своем лице. Он притягивает тебя, целует, и сам будто бы в восторге от того, что делает. А может быть, и в шоке. - Что ты творишь, что ты… - он снова перебивает тебя, но на этот раз – поцелуем. Его сердце бьется так громко, что твое сердце начинает биться ему в такт. Он тяжело, прерывисто дышит, прижимается к тебе и его пальцы пробегают по твоей шее – невыносимо жестокая пытка. Он целует твою шею, и это безумное тепло от его губ стекает вниз и ты непроизвольно шепчешь его имя. Он истерически смеется, уткнувшись лицом в твое плечо и вклинив колено между твоих ног. - Это все слишком неправильно! - Забудьте, умоляю, о нравах. Если вы хотите… Дважды повторять нет необходимости. Он мимолетно прикусывает твои губы, его пальцы пробегают вверх-вниз по позвоночнику, а вторая рука уже давно лежит чуть ниже поясницы. У меня все.
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Название: Автор: Prince Paradox Пейринг: Дориан/Бэзил Рейтинг: PG-13 Дисклеймер: все принадлежит Оскару Уайльду. Предупреждение: не пейте кофе на ночь ООС (как обычно), большое кол-во пьянок, слез и улыбок. И небечено, так что все шишки мне. 3 542 слова Саммари: а Генри где-то мимо пробегал, и никакого Дориана Грея знать не знает.
читать дальшеКогда ты впервые видишь его, ты сразу влюбляешься в правильность черт его лица и тела. Он настолько идеальный, идеальный, как Аполлон, как Венера, как все древнегреческие боги и даже лучше. Но он как будто не знает об этом. Из-за любого, даже незначительного, комплимента он смущается, по его скулам разливается очаровательный румянец, и он становится еще прекраснее. Руки сами собой тянутся запечатлеть красоту, и тебе не приходится ничего додумывать и воображать, ты рисуешь то, что видишь. Выходит потрясающе. Он неловко улыбается, с любопытством рассматривая эскизы. Дориан словно не верит, что на бумаге – он. И, конечно, он не может тебе отказать, когда ты просишь позировать тебе. Ты почти не сомневался, но сердце твое все равно трепетало, когда ты брал его под руку, уводя из шумного зала, подальше от этих престарелых замужних кокеток. Он уходит обратно, ты смотришь ему вслед и думаешь, что он непременно обернется. Он оборачивается уже стоя в дверях, и улыбается тебе совершенно открыто. Ты отправляешься в студию, и половину дня тратишь на то, чтобы подобрать ему одежду для портрета. А другую половину – в раздумьях о том, что же с тобой происходит. Не придя к какому-нибудь определенному, не запрещенному законом выводу, ты уходишь спать.
***
Дориан приходит рано утром, снова улыбается тебе нерешительно и робко, но невозможно не улыбнуться в ответ. Ты отдаешь ему рубашку и показываешь, где он может переодеться. Он спрашивает про вечеринки, про жизнь в Лондоне, что ты знаешь про его родителей – его мать была очаровательна, а отца ты почти не знал, увы, - и про Келсо. Ты решаешь промолчать. - Я… я понимаю, правда, почему вы молчите, - тихо отвечает он на твое молчание, - я зря спросил. Простите. Боже, он еще и извиняется. - Ну что вы, Дориан, - выходит слабо, ты просто не можешь справиться с шоком, он что, правда идеален? – я просто плохо знал Келсо. - Он был злым человеком, мистер Холлуорд, я в курсе, - холодно отвечает он, - он называл меня… - он мнется, но все же продолжает, - он называл меня смертью, из-за матери. Это настолько шокирует тебя, что стакан с растворителем выскальзывает из твоих рук и громким звоном разлетается на мелкие осколки. Дориан выглядывает из-за ширмы, смотрит растерянно, и не застегнув рубашку, подлетает к тебе, начинает собирать обломки стекла, а ты, невольно рассматривая обнажившуюся кожу, замечаешь безобразный шрам на его плече: - Откуда у вас этот шрам, Дориан? – спрашиваешь ты, опустившись на колени напротив него. Он вздрагивает, неловко задевает стекло, и кровь, капля за каплей, падает на пол. Вы заворожено смотрите на это секунд пять, а потом он поправляет рубашку на плече, пачкая ее кровью, и невнятно отвечает, опустив глаза: - Неважно. - Простите, - тихо говоришь ты, - я бываю страшно неуклюж. Он улыбается краешком губ, и совершенно автоматически слизывает кровь с пальца. - Пойдемте, я перевяжу. - Это просто царапина, сама заживет, - небрежно отвечает он. - Нет уж, Дориан, - да, конечно это просто царапина, но неизвестно, сколько ты сможешь смотреть на то, как он слизывает кровь с пальца. Он совершенно очаровательно морщится и шипит сквозь зубы, когда ты перевязываешь его палец. Время приближается к одиннадцати, а в половину первого обещал прийти Генри. Тебе, почему-то, совсем не хочется, чтобы они встречались. Тебя гложет какое-то непонятное предчувствие, и тяжелые мысли лезут в голову. Ты ставишь его на помост, делаешь несколько набросков и, наконец, приступаешь к обрисовке на холсте. Ты напряженно вглядываешься в каждую линию его лица, с удивлением понимая, что это не нужно, ты и так все прекрасно помнишь. Уже почти двенадцать, тебе безумно не хочется его отпускать, но в голове клубятся мысли о том, насколько может быть страшен союз невероятной красоты и злобы. А Генри непременно очарует его и отберет у тебя, сделает своим подобием. - Спасибо, что пришли, Дориан. Завтра в то же время, или можете прийти позже, я понимаю, как молодым людям хочется выспаться, - улыбаешься ты. Он кивает и снова уходит за ширму, чтобы переодеться в свою одежду. Ты выталкиваешь его за дверь и уходишь к себе, только когда он исчезает за поворотом. Перед тем, как повернуть, он оборачивается и мимолетно улыбается тебе. Ты улыбаешься в ответ и закрываешь дверь. Через две-три минуты снова раздается стук. Генри. Ты напряженно улыбаешься ему. Тебе нравится Генри, ты уверен, в глубине души он не такой бесчувственный и циничный, как хочет казаться. Но ты все равно не хочешь, чтобы они встречались.
***
Его портрет выматывает тебя так, что к концу дня ты сваливаешься от усталости. Ты не настолько молод, чтобы без последствий переносить аритмию, внезапно возникающую при взгляде на него. Как только он закрывает за собой дверь, в твоей душе образуется ничем не заполняемая пустота, а он с каждым днем все сильнее напоминает тебе привычку или даже наркотик. С каждым днем вы разговариваете все меньше, а смотришь на него ты все пристальнее, стараясь отыскать хоть какую-нибудь негативную черту, но не видишь, и поэтому нарочно приписываешь ему лишний блеск в глазах. - Вам не надоело смотреть на меня? – спрашивает он, когда ты уже рисуешь фон. Вообще-то фон можно нарисовать и без него, но тебе так не хочется его отпускать… - Чем больше я смотрю, Дориан, – тебе нравится его имя, - тем больше вижу. Хотя, правильнее было бы сказать «Чем больше я смотрю, тем больше воображаю», но ты боишься, что он все правильно поймет. Наконец, ты делаешь последний штрих. - Дориан, хотите посмотреть? Он соскакивает с помоста, широко улыбаясь. - Как не стыдно спрашивать, мистер Холлуорд? - Бэзил, пожалуйста, называйте меня по имени, иначе я чувствую себя слишком старым, - улыбаешься ты. Он рассеянно смотрит на тебя, ответно улыбаясь, но стоит ему перевести взгляд на портрет, как улыбка уходит с его лица. Это очень тревожит тебя. - Дориан? Вам не нравится? – стараясь скрыть беспокойство, спрашиваешь ты. - Неужели я так выгляжу? – спрашивает он через несколько секунд. Ты облегченно выдыхаешь. - Хотите, устроим открытие картины? Там вам точно скажут правду. - Хочу, - отвечает он, ослепительно улыбаясь тебе. - Тогда, конечно. Завтра я доставлю картину к вам. - Завтра? - Мне нужно подобрать раму, а вам – присмотреть место. Он кивает, все еще улыбаясь, и переодевается быстрее обычного, но ты, не отвлеченный портретом, впервые замечаешь, что шрамы у него по всей спине. У тебя невольно вырывается: - Боже … Он оборачивается и недоуменно смотрит на тебя. - Что? - Нет, ничего, я просто… - бормочешь ты. На его лице снова расцветает улыбка. Это заставляет тебя почти забыть о шрамах на его спине и том, кто же мог их оставить, и что же ты готов сделать с тем человеком. Как только внизу хлопает дверь, ты падаешь на диван, стараясь избавиться от воспоминаний о нем. На следующий день ты с сожалением отправляешь ему картину. С сожалением – потому, что больше нет повода видеть его каждый день. И даже портрет теперь не твой. Он сам приходит к тебе вечером, и, краснея, говорит о том, что никак не может определить, где повесить портрет. Только зайдя в гостиную, ты замечаешь место, специально отведенное для картины. Над камином, отовсюду хорошо видно, освещение прекрасное. - Но Дориан… - ты оборачиваешься, с недоумением смотря на него. Он, улыбаясь, отвечает неловко: - Да, знаю, но просто не мог придумать, как позвать вас к себе. - Боже, Дориан, а напрямую сказать нельзя было? - с укором спрашиваешь ты. Улыбка сползает с его лица. - Нет, Дориан, я только рад побывать у вас, - ты уже улыбаешься. Какой, право, чувствительный юноша!
***
Открытие картины было довольно скучным, по всем правилам. Ты, вежливо улыбаясь, рассказывал дамам о том, как легко писалась картина, какая восхитительная, смирная у тебя была модель. Леди восхищенно смотрели то на портрет, то на покрасневшего от внимания Дориана, шептали друг другу так, что было слышно на всю гостиную: - Губы, какие губы, как у оригинала! Или: - Боже, какие глаза, просто невыразимо чудесные глаза! Журналисты, невесть как узнавшие про прием, сфотографировали вас с Дорианом, и заодно – дам, коих было гораздо больше, чем мужчин. После этого все заспешили по домам. - Как видите, Дориан, вы действительно такой же, как на портрете, я вас ничуть не приукрасил, - довольно сказал ты, как только за последней гостьей закрылась дверь. Он кивнул, и крепко обнял тебя. - Ну что вы, что вы, Дориан. Мне было безумно приятно работать с вами, - неловко ответил ты. -Приходите в гости, Бэзил, как только сможете, я всегда буду рад вам. Ты кивнул ему, улыбнулся и отправился домой.
***
После этого Дориан исчез из твоей жизни. Пропал на полгода. До тебя периодически долетали слухи о его жизни, которые были столь невероятны, что тебе оставалось только качать головой. Говорили, например, что Дориана Грея видели в борделе на углу Сент-Джон-Роуд***, но одновременно с этим слухом бродила версия о том, что его часто видят в борделе на Сафрен-Хилл. Отличие борделя на Сафрен-Хилл от остальных состояло в том, что там со дня основания не было женщин. Так что слух о его помолвке показался тебе правдой, настолько безобиден он был. Но от этого стало только больнее, а пустоту в душе заполнить было нечем. Ты был не против прийти к нему в гости, но боялся показаться слишком навязчивым. Когда ты уже почти решился наведаться к нему, он сам явился к тебе. Поздно ночью и страшно пьяный. - Бэзил, - безумно шептал он, вцепившись в твою рубашку, - Бэзил, ее убили, ты понимаешь? – спросил он, впиваясь в тебя бешеными черными глазами. - Да, - ответил ты, кое-как поставив его на ноги. - Ее нет больше. Какие-то ублюдки. Убили. Ножом по шее, - он провел ногтем по своей шее, уставившись куда-то в темноту, - пшшш, и нет больше. Как так можно, Бэзил? - Не знаю, Дориан, - ты обнял его, закинул руку на плечо и втащил в комнату, где уже почти погасли угли в камине. Он с размаху уселся на диван, продолжая бормотать: - Я не увижу ее. Она была такая бледная, а на шее – кровь, - голос его был безумен, безразличен и тих, - я очень любил ее. Сибил, ее звали Сибил. Теперь это имя больше никому не принадлежит. - Вот, выпейте, - ты протянул ему стакан крепкого джина. Он закашлялся, и половина стакана оказалась на полу. - Кто такая Сибил? – быстро спросил ты. - Сиб… Моя невеста, - ответил он уже почти адекватно. - Мне очень жаль, Дориан, - ответил ты, присаживаясь к нему на диван и обнимая. Он уткнулся носом в твою шею, обнял в ответ, и разрыдался, громко и отчаянно, как могут плакать только совершенно потерянные люди и дети. Ты гладил его по вздымающейся спине и шептал, вдыхая запах его волос: - Все будет хорошо, Дориан. Просто поверьте, что не все закончено. - Но ее больше нет, - с трудом разобрал ты сквозь всхлипы, - как я без нее? - Тсс, Дориан, - ты заставил посмотреть его тебе в глаза, взяв за подбородок двумя пальцами, - подумайте, она ведь так любила вас. Она хотела бы, чтобы вы жили. И жили счастливо. Он пристально посмотрел на тебя, сощурившись, и ты понял, насколько нежно любишь его. - Идите, сядьте ближе к камину, я сейчас разведу огонь, - прошептал ему ты. Он сделал, как было сказано, но при этом прижал ноги к груди, так трогательно и по-детски, что ты, пробормотав: - Я сейчас, - скрылся за дверью, не выдержав. Он такой еще ребенок, просто уму непостижимо… Да, у него страшное горе, но ты, почему-то, никак не можешь посочувствовать ему. Тебе жалко его – но не неизвестную тебе девушку. Ты идешь в спальню, где у тебя стоит открытая бутылка с крепким вином – ты вчера топил в нем свою неразумную, никчемную любовь.
***
- Вот, выпейте это, - ты протягиваешь ему бокал, он покорно берет и пробует, на этот раз – осторожно. Вы оба надираетесь до бесчувственного состояния. Он – от горя, а ты за компанию. И молчите. Наконец, когда часы бьют шесть раз, он встает с кресла, опрокидывая бокалы, стоящие на самом краю стола, и, не удержавшись, падает на колени, вцепившись в твои брюки. Ты берешь его под локти, и усаживаешь обратно в кресло, сам едва держась на ногах. - Вы такой… такой хороший, Бэзил, - говорит он невнятно, а ты смотришь на его невыносимо красные от вина губы, - такой хороший друг, Бэзил. Друг. - Вы тоже - шепчешь ты невероятно близко от его лица, - хороший друг. Он улыбается и поднимает на тебя помутневшие глаза. - Я здесь посплю? - Нет, пойдемте наверх, - и ты прекрасно помнишь, что кровать дома одна. Значит, ты будешь спать на диване. – Я помогу. - Вы очень добры, - шепчет он, щекоча дыханием ухо, когда вы поднимаетесь в спальню. Твоя кровать будет пахнуть им, но пока это только радует тебя. Пока что. Когда ты укладываешь его, он неожиданно удерживает тебя, схватив за рубашку, и целует нежно и горячо. - Вы такой хороший друг, Бэзил, - шепчет он в пьяном угаре, - я так люблю вас! Тебе становится очень грустно от того, что он никогда не скажет этого, будучи трезвым. А завтра, то есть, сегодня, если вспомнит, всенепременно извинится. Тебе горько и ты отправляешься обратно в гостиную, топить только что возникшее горе в новой бутылке вина.
***
Наутро ты просыпаешься от трех вещей: солнца, светящего прямо в глаза, дикой головной боли и шепота под самым ухом. - Боже, Дориан, - «не вздумайте извиняться» хотел сказать ты, но вместо этого выдавливаешь, - дайте воды, умоляю. Тебе в руку вкладывают холодный стакан, ты с жадностью пьешь и только потом открываешь один глаз. - Бэзил, простите… - начинает он убитым голосом. - Нет, нет, - машешь ты одной рукой перед его лицом (вторая прижата к пульсирующему болью затылку) – не вздумайте извиняться! Большое счастье, что вы пришли ко мне, а не к какому-нибудь сомнительному субъекту в дрянном клубе. - Я виноват… - Я все понимаю, Дориан. Потерять невесту – это очень тяжело. И я повторяю – мне не нужны ваши извинения. Он упирается локтями в колени и запускает пальцы в темные, переливающиеся на солнце волосы. - Я не знаю, как буду жить у себя. Она там все обставила для нашей будущей жизни. Там даже детская есть! – воскликнул он, в отчаянии сжимая кулаки, - я не знаю… Там все напоминает о ней. Позвольте еще пару часов побыть у вас? – спрашивает он, пытаясь сдержать рвущиеся слезы. - Дориан, я прошу вас остаться на столько времени, сколько вам потребуется, - твердо заявляешь ты, - и это, я подозреваю, отнюдь не несколько часов. - Спасибо, Бэзил, - отвечает он глухо, не поднимая головы. - Я пойду… сделаю чай, - говоришь ты тихо, неловко. Кто знает, как он отреагирует, если ты увидишь его слезы? Сейчас он трезв и все осознает. Ты с трудом припоминаешь, где сахар, где чай, а где сливки. Твои мысли крутятся вокруг сегодняшней ночи и его бредового признания. Ты прекрасно понимаешь, что он был пьян, но тебе так хочется надеяться… Вернувшись в комнату с подносом в руках, ты видишь печальную картину. Он забился в угол дивана, сверлит противоположную стену бездумным, пустым взглядом и сжимает что-то в кулаке. Ты со стуком ставишь поднос на стол, он вздрагивает и глядит на тебя покрасневшими от слез глазами. Ты безмолвно протягиваешь ему чашку с чаем, в котором двадцать капель валерианы. Он залпом выпивает и дрожащими руками ставит чашку обратно на поднос. Левый кулак он так и не разжимает. - Это все, что при ней нашли, - убитым голосом говорит он, раскрывая ладонь. Оказывается, это белый шелковый платок в красных пятнах. - Мне очень жаль, Дориан, - и тебе правда становится жаль бедную девушку. Он бросается к тебе, вцепляется бледными пальцами в рубашку и шепчет безумно: - Я найду, я найду этих уродов и сделаю то же, что они сделали с ней! – кричит он, неотрывно глядя тебе в глаза. - Право же, не стоит опускаться на одну ступень с ними, Дориан… - А вы когда-нибудь теряли женщину, которая носила вашего ребенка? – шепчет он отчаянно. - А она… Боже, Дориан, мне так жаль… - ты прижимаешь его к себе. Он снова рыдает на твоем плече – в который раз, а ты неустанно гладишь его по вздрагивающей спине до тех пор, пока всхлипы не становятся тише, а его голова – тяжелее. Укладывая его на неудобный диван, ты с горечью думаешь о том, насколько же сильно он эту девушку любил, если сейчас так страдает? Тебе срочно нужен Генри.
***
Вы замечательно проводите время в одном из адовых местечек – как их называет Уоттон. Самые ужасные клубы, кажется, на всей планете. Там слишком крепкий, но дешевый джин, бесконечный гвалт и грязь, и распутные женщины, но это, кажется, именно то, что тебе сейчас нужно. Даже напившись, ты помнишь, что не хочешь знакомить Генри с Дорианом. У тебя хватает ума заменять его имя на безличное «она» или вставляя какое-нибудь женское имя. Генри могло бы насторожить, что имена эти постоянно меняются, но это не его беда, а значит, она его не слишком волнует. - Ты все сказал? – спрашивает он устало. - Да, вроде все, - невнятно отвечаешь ты. - Тогда выспись, а завтра расскажи ей обо всем. Ты отрицательно мотаешь головой, но Генри уже исчез в толпе. Тебе с трудом удается поймать извозчика на той улице. Они там почти не ездят – слишком опасно.
***
Ты оглушительно громко стучишь в дверь, начисто забыв о ключе, спокойно лежащем в твоем левом кармане. Открывает тебе заспанный Дориан. - Я люблю вас, - с порога признаешься ты, не потрудившись закрыть дверь. - Вы пьяны, Бэзил, - заключает он ошарашено. - Да, немного, не обращайте внимания. Вы слушайте! Я люблю вас! – ты протягиваешь к нему руки, но он отшатывается, обходит тебя и закрывает дверь. - Пойдемте, я отведу вас наверх. - Идите к черту, Дориан! Я говорю, что люблю вас! Вы ничего не скажете на это? – спрашиваешь ты обиженно. - Я тоже очень люблю вас, Бэзил, - отвечает он, закидывая твою руку на плечо, - не потрудитесь ли вы переставлять ноги? - Нет, ты не понимаешь, - ты останавливаешься, убираешь свою руку с его плеча и, смотря в глаза, говоришь,- я люблю вас не как друга, Дориан. Он прячет глаза и отворачивается. - Можно я вас поцелую? – тихо спрашиваешь ты. - Только когда протрезвеете, - холодно отвечает Дориан. - Тогда я не решусь. - Вы трус. - Нет, я просто слишком сильно вас люблю. Он молчит. Ты самостоятельно добираешься до кровати и падаешь на нее, как подкошенный. Просыпаясь, ты шаришь рукой по столику, но не находишь там стакана с водой, как обычно. В твоей голове проносятся воспоминания – Дориан, его невеста, Генри, признание. Тебе становится невероятно стыдно. Спускаясь на кухню, ты замечаешь свет. Жажда все-таки пересиливает стыд. Зайдя на кухню, ты сразу замечаешь открытую бутылку. Ты выхватываешь стакан из его рук и выпиваешь содержимое залпом. - Пожалуйста, простите меня за… то, что я говорил, - говоришь ты тихо, присаживаясь напротив него и протягивая стакан. - За любовь не извиняются, Бэзил, - грустно отвечает он. Вы долго молчите, не глядя друг на друга, не делая вообще ничего. Просто сидите рядом и молчите. И тишина эта навевает страх. - Сегодня похороны, - наконец, Дориан нарушает молчание. - Хотите, я пойду с вами? - Нет, не нужно, вы и так много сделали для меня. - Я буду очень беспокоиться за вас, - ты кладешь ладонь на его руку. - Позвольте мне пойти с вами. Он качает головой, закрывая лицо свободной рукой, и начинает дрожать. - Полноте, Дориан, - шепотом говоришь ты. Он плачет сильнее прежнего. Так вы и сидите, пока часы не бьют шесть раз. Он рыдает, спрятав лицо в сгибе локтя, а ты молчишь и держишь его ладонь в своей. До двенадцати часов вы приводите себя в относительный порядок и дожидаетесь посыльного с одеждой Дориана. Он наотрез отказался возвращаться в дом.
***
На похоронах присутствуют три человека, не считая тебя и Дориана. Высокий, грубоватый на вид мужчина, дрожащая и усохшая женщина с безумными глазами, и священник, кажется, совершенно равнодушно относящийся к происходящему. После того, как гроб оказался в могиле, мужчина почти сразу увел безутешно плачущую женщину. Священник ушел еще раньше. Остались только вы с Дорианом. Он не плакал, только смотрел пустыми глазами вниз, на темный гроб и держал тебя за руку. Вдруг ноги его подкосились, и ты с трудом удержал его от того, чтобы он не свалился вниз. - Пойдемте, Дориан. Он покорно поплелся за тобой, и всю дорогу от кладбища до дома молчал, уставившись в окно кареты.
***
Закрыв за собой дверь, ты говоришь ему: - Я уверен, она хотела бы, чтобы вы были счастливы, Дориан. - Я не буду счастлив без нее, - отвечает он равнодушно. Ты терпеть не можешь, когда люди смиряются. Хотя сам уже давно почти смирился. Как-то само собой, получается ухватить его за лацканы пальто и прошептать в лицо: - Вы будете счастлив, Дориан, будете! И влюбитесь еще не раз. Пожалуйста, попробуйте ее забыть, - умоляешь ты. - Я не смогу. Ты целуешь его. На этот раз никто из вас не пьян. Он не отвечает и даже не закрывает глаза. Ты видишь в них чувство. Хоть какое-то чувство. Пусть даже изумление. Они не безразличны больше. Он обнимает тебя за шею, прижимается к тебе сильнее и приоткрывает рот. Ты готов прошептать «спасибо», неизвестно к кому обращенное, но он опережает тебя, говоря: - Помогите мне забыться, Бэзил. Ты осознаешь, что всего лишь замена, но остановиться не в силах. Он подставляет шею, продолжая тебя обнимать. Ты целуешь нежно, осторожно, едва касаясь кожи. Он же святыня. Только святых вещей и стоит касаться, некстати вспоминаешь ты слова Генри. Он запускает пальцы в твои волосы, выгибается, а ты так некстати чувствуешь что-то соленое на своих губах. - Черт побери, Дориан, почему вы плачете? – спрашиваешь ты, тяжело дыша. - Не знаю. От счастья, может быть, - тихо отвечает он. Ты сцеловываешь слезы с его щек и он улыбается, впервые за долгое время. У тебя появляется искорка надежды, что у вас все еще будет хорошо.
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Я бы очень хотела написать/прочитать фик, в котором Бэзил за каким-то хреном едет туда, где учился Дориан, встречает его и забирает к себе, а Келсо с его богатствами нет и не будет. А Дориану будет лет... десять. И мальчишка привяжется к Бэзилу и пошлет Уоттона. И будут они с Бэзилом жить долго (лет семь-восемь-десять, пока мальчишка не превратится в юношу - прекрасного, ага) и счастливо. А потом Бэзил поймет, что влюблен. А Дориан его любит как отца, но тоже так... не совсем. И мучаются они, мучаются, а в конце - энца. Снарри по всем правилам готово. Боже, я такое маленькое извращенко, что мне стыдно. И чтобы забабахать такую историю, надо быть терпеливым. А чтобы хорошо забабахать такую историю, надо быть еще и талантливым. У меня нет ни терпения, да и талант тоже какой-то невразумительный.
Да и вообще. Сюжет банален до извращения. Мне бы Шанс дописать.
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Ну повезло же мне скачать такую версию Горбатой Горы, где в самых интересных моментах такая темнота, что можно только по звукам ориентироваться, что там и как. Ибо нихрена не видно.
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Последний запрос: характеристика доктора из ревизора они охренели xDD Какой пээээйринг! Это, кстати, десятый запрос за месяц про Хлестакова. Какие ленивые школьники пошли, фи-фи-фи!))) А еще ищут: Блэквуд/Ковард и забавненькое: да тут закуришь когда волдеморт поттера замочил А, ну и фанфики Доктор/Мастер)
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Новый диз. Вот аватары поменяю, и будет совсем хорошо. Фраза из эпига очень подходит ко Второму шансу.
Кстати, у меня очень странные отношения с персонажами фиков, которые я пишу. Это что-то вроде отношений кукловода с куклами. К новым куклам надо привыкнуть. А сначала они не подчиняются, и крутятся как хотят. Потом находишь одну-единственную нужную ниточку - и кукла твоя. А если не найдешь - придется отдать куклу другому. Как-то так.