Автор: Prince Paradox
Пейринг: Дориан/Бэзил
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: все принадлежит Оскару Уайльду.
Предупреждение:
И небечено, так что все шишки мне.
3 542 слова
Саммари: а Генри где-то мимо пробегал, и никакого Дориана Грея знать не знает.
читать дальшеКогда ты впервые видишь его, ты сразу влюбляешься в правильность черт его лица и тела. Он настолько идеальный, идеальный, как Аполлон, как Венера, как все древнегреческие боги и даже лучше.
Но он как будто не знает об этом. Из-за любого, даже незначительного, комплимента он смущается, по его скулам разливается очаровательный румянец, и он становится еще прекраснее.
Руки сами собой тянутся запечатлеть красоту, и тебе не приходится ничего додумывать и воображать, ты рисуешь то, что видишь. Выходит потрясающе.
Он неловко улыбается, с любопытством рассматривая эскизы. Дориан словно не верит, что на бумаге – он.
И, конечно, он не может тебе отказать, когда ты просишь позировать тебе.
Ты почти не сомневался, но сердце твое все равно трепетало, когда ты брал его под руку, уводя из шумного зала, подальше от этих престарелых замужних кокеток.
Он уходит обратно, ты смотришь ему вслед и думаешь, что он непременно обернется. Он оборачивается уже стоя в дверях, и улыбается тебе совершенно открыто.
Ты отправляешься в студию, и половину дня тратишь на то, чтобы подобрать ему одежду для портрета. А другую половину – в раздумьях о том, что же с тобой происходит. Не придя к какому-нибудь определенному, не запрещенному законом выводу, ты уходишь спать.
***
Дориан приходит рано утром, снова улыбается тебе нерешительно и робко, но невозможно не улыбнуться в ответ.
Ты отдаешь ему рубашку и показываешь, где он может переодеться.
Он спрашивает про вечеринки, про жизнь в Лондоне, что ты знаешь про его родителей – его мать была очаровательна, а отца ты почти не знал, увы, - и про Келсо.
Ты решаешь промолчать.
- Я… я понимаю, правда, почему вы молчите, - тихо отвечает он на твое молчание, - я зря спросил. Простите.
Боже, он еще и извиняется.
- Ну что вы, Дориан, - выходит слабо, ты просто не можешь справиться с шоком, он что, правда идеален? – я просто плохо знал Келсо.
- Он был злым человеком, мистер Холлуорд, я в курсе, - холодно отвечает он, - он называл меня… - он мнется, но все же продолжает, - он называл меня смертью, из-за матери.
Это настолько шокирует тебя, что стакан с растворителем выскальзывает из твоих рук и громким звоном разлетается на мелкие осколки.
Дориан выглядывает из-за ширмы, смотрит растерянно, и не застегнув рубашку, подлетает к тебе, начинает собирать обломки стекла, а ты, невольно рассматривая обнажившуюся кожу, замечаешь безобразный шрам на его плече:
- Откуда у вас этот шрам, Дориан? – спрашиваешь ты, опустившись на колени напротив него.
Он вздрагивает, неловко задевает стекло, и кровь, капля за каплей, падает на пол.
Вы заворожено смотрите на это секунд пять, а потом он поправляет рубашку на плече, пачкая ее кровью, и невнятно отвечает, опустив глаза:
- Неважно.
- Простите, - тихо говоришь ты, - я бываю страшно неуклюж.
Он улыбается краешком губ, и совершенно автоматически слизывает кровь с пальца.
- Пойдемте, я перевяжу.
- Это просто царапина, сама заживет, - небрежно отвечает он.
- Нет уж, Дориан, - да, конечно это просто царапина, но неизвестно, сколько ты сможешь смотреть на то, как он слизывает кровь с пальца.
Он совершенно очаровательно морщится и шипит сквозь зубы, когда ты перевязываешь его палец.
Время приближается к одиннадцати, а в половину первого обещал прийти Генри. Тебе, почему-то, совсем не хочется, чтобы они встречались. Тебя гложет какое-то непонятное предчувствие, и тяжелые мысли лезут в голову.
Ты ставишь его на помост, делаешь несколько набросков и, наконец, приступаешь к обрисовке на холсте. Ты напряженно вглядываешься в каждую линию его лица, с удивлением понимая, что это не нужно, ты и так все прекрасно помнишь.
Уже почти двенадцать, тебе безумно не хочется его отпускать, но в голове клубятся мысли о том, насколько может быть страшен союз невероятной красоты и злобы.
А Генри непременно очарует его и отберет у тебя, сделает своим подобием.
- Спасибо, что пришли, Дориан. Завтра в то же время, или можете прийти позже, я понимаю, как молодым людям хочется выспаться, - улыбаешься ты.
Он кивает и снова уходит за ширму, чтобы переодеться в свою одежду.
Ты выталкиваешь его за дверь и уходишь к себе, только когда он исчезает за поворотом. Перед тем, как повернуть, он оборачивается и мимолетно улыбается тебе.
Ты улыбаешься в ответ и закрываешь дверь.
Через две-три минуты снова раздается стук.
Генри.
Ты напряженно улыбаешься ему. Тебе нравится Генри, ты уверен, в глубине души он не такой бесчувственный и циничный, как хочет казаться.
Но ты все равно не хочешь, чтобы они встречались.
***
Его портрет выматывает тебя так, что к концу дня ты сваливаешься от усталости. Ты не настолько молод, чтобы без последствий переносить аритмию, внезапно возникающую при взгляде на него.
Как только он закрывает за собой дверь, в твоей душе образуется ничем не заполняемая пустота, а он с каждым днем все сильнее напоминает тебе привычку или даже наркотик.
С каждым днем вы разговариваете все меньше, а смотришь на него ты все пристальнее, стараясь отыскать хоть какую-нибудь негативную черту, но не видишь, и поэтому нарочно приписываешь ему лишний блеск в глазах.
- Вам не надоело смотреть на меня? – спрашивает он, когда ты уже рисуешь фон. Вообще-то фон можно нарисовать и без него, но тебе так не хочется его отпускать…
- Чем больше я смотрю, Дориан, – тебе нравится его имя, - тем больше вижу.
Хотя, правильнее было бы сказать «Чем больше я смотрю, тем больше воображаю», но ты боишься, что он все правильно поймет.
Наконец, ты делаешь последний штрих.
- Дориан, хотите посмотреть?
Он соскакивает с помоста, широко улыбаясь.
- Как не стыдно спрашивать, мистер Холлуорд?
- Бэзил, пожалуйста, называйте меня по имени, иначе я чувствую себя слишком старым, - улыбаешься ты.
Он рассеянно смотрит на тебя, ответно улыбаясь, но стоит ему перевести взгляд на портрет, как улыбка уходит с его лица. Это очень тревожит тебя.
- Дориан? Вам не нравится? – стараясь скрыть беспокойство, спрашиваешь ты.
- Неужели я так выгляжу? – спрашивает он через несколько секунд.
Ты облегченно выдыхаешь.
- Хотите, устроим открытие картины? Там вам точно скажут правду.
- Хочу, - отвечает он, ослепительно улыбаясь тебе.
- Тогда, конечно. Завтра я доставлю картину к вам.
- Завтра?
- Мне нужно подобрать раму, а вам – присмотреть место.
Он кивает, все еще улыбаясь, и переодевается быстрее обычного, но ты, не отвлеченный портретом, впервые замечаешь, что шрамы у него по всей спине.
У тебя невольно вырывается:
- Боже …
Он оборачивается и недоуменно смотрит на тебя.
- Что?
- Нет, ничего, я просто… - бормочешь ты.
На его лице снова расцветает улыбка. Это заставляет тебя почти забыть о шрамах на его спине и том, кто же мог их оставить, и что же ты готов сделать с тем человеком.
Как только внизу хлопает дверь, ты падаешь на диван, стараясь избавиться от воспоминаний о нем.
На следующий день ты с сожалением отправляешь ему картину. С сожалением – потому, что больше нет повода видеть его каждый день. И даже портрет теперь не твой.
Он сам приходит к тебе вечером, и, краснея, говорит о том, что никак не может определить, где повесить портрет.
Только зайдя в гостиную, ты замечаешь место, специально отведенное для картины. Над камином, отовсюду хорошо видно, освещение прекрасное.
- Но Дориан… - ты оборачиваешься, с недоумением смотря на него.
Он, улыбаясь, отвечает неловко:
- Да, знаю, но просто не мог придумать, как позвать вас к себе.
- Боже, Дориан, а напрямую сказать нельзя было? - с укором спрашиваешь ты.
Улыбка сползает с его лица.
- Нет, Дориан, я только рад побывать у вас, - ты уже улыбаешься.
Какой, право, чувствительный юноша!
***
Открытие картины было довольно скучным, по всем правилам.
Ты, вежливо улыбаясь, рассказывал дамам о том, как легко писалась картина, какая восхитительная, смирная у тебя была модель.
Леди восхищенно смотрели то на портрет, то на покрасневшего от внимания Дориана, шептали друг другу так, что было слышно на всю гостиную:
- Губы, какие губы, как у оригинала!
Или:
- Боже, какие глаза, просто невыразимо чудесные глаза!
Журналисты, невесть как узнавшие про прием, сфотографировали вас с Дорианом, и заодно – дам, коих было гораздо больше, чем мужчин.
После этого все заспешили по домам.
- Как видите, Дориан, вы действительно такой же, как на портрете, я вас ничуть не приукрасил, - довольно сказал ты, как только за последней гостьей закрылась дверь.
Он кивнул, и крепко обнял тебя.
- Ну что вы, что вы, Дориан. Мне было безумно приятно работать с вами, - неловко ответил ты.
-Приходите в гости, Бэзил, как только сможете, я всегда буду рад вам.
Ты кивнул ему, улыбнулся и отправился домой.
***
После этого Дориан исчез из твоей жизни. Пропал на полгода.
До тебя периодически долетали слухи о его жизни, которые были столь невероятны, что тебе оставалось только качать головой.
Говорили, например, что Дориана Грея видели в борделе на углу Сент-Джон-Роуд***, но одновременно с этим слухом бродила версия о том, что его часто видят в борделе на Сафрен-Хилл.
Отличие борделя на Сафрен-Хилл от остальных состояло в том, что там со дня основания не было женщин.
Так что слух о его помолвке показался тебе правдой, настолько безобиден он был.
Но от этого стало только больнее, а пустоту в душе заполнить было нечем.
Ты был не против прийти к нему в гости, но боялся показаться слишком навязчивым.
Когда ты уже почти решился наведаться к нему, он сам явился к тебе. Поздно ночью и страшно пьяный.
- Бэзил, - безумно шептал он, вцепившись в твою рубашку, - Бэзил, ее убили, ты понимаешь? – спросил он, впиваясь в тебя бешеными черными глазами.
- Да, - ответил ты, кое-как поставив его на ноги.
- Ее нет больше. Какие-то ублюдки. Убили. Ножом по шее, - он провел ногтем по своей шее, уставившись куда-то в темноту, - пшшш, и нет больше. Как так можно, Бэзил?
- Не знаю, Дориан, - ты обнял его, закинул руку на плечо и втащил в комнату, где уже почти погасли угли в камине.
Он с размаху уселся на диван, продолжая бормотать:
- Я не увижу ее. Она была такая бледная, а на шее – кровь, - голос его был безумен, безразличен и тих, - я очень любил ее. Сибил, ее звали Сибил. Теперь это имя больше никому не принадлежит.
- Вот, выпейте, - ты протянул ему стакан крепкого джина.
Он закашлялся, и половина стакана оказалась на полу.
- Кто такая Сибил? – быстро спросил ты.
- Сиб… Моя невеста, - ответил он уже почти адекватно.
- Мне очень жаль, Дориан, - ответил ты, присаживаясь к нему на диван и обнимая.
Он уткнулся носом в твою шею, обнял в ответ, и разрыдался, громко и отчаянно, как могут плакать только совершенно потерянные люди и дети.
Ты гладил его по вздымающейся спине и шептал, вдыхая запах его волос:
- Все будет хорошо, Дориан. Просто поверьте, что не все закончено.
- Но ее больше нет, - с трудом разобрал ты сквозь всхлипы, - как я без нее?
- Тсс, Дориан, - ты заставил посмотреть его тебе в глаза, взяв за подбородок двумя пальцами, - подумайте, она ведь так любила вас. Она хотела бы, чтобы вы жили. И жили счастливо.
Он пристально посмотрел на тебя, сощурившись, и ты понял, насколько нежно любишь его.
- Идите, сядьте ближе к камину, я сейчас разведу огонь, - прошептал ему ты.
Он сделал, как было сказано, но при этом прижал ноги к груди, так трогательно и по-детски, что ты, пробормотав:
- Я сейчас, - скрылся за дверью, не выдержав. Он такой еще ребенок, просто уму непостижимо…
Да, у него страшное горе, но ты, почему-то, никак не можешь посочувствовать ему. Тебе жалко его – но не неизвестную тебе девушку.
Ты идешь в спальню, где у тебя стоит открытая бутылка с крепким вином – ты вчера топил в нем свою неразумную, никчемную любовь.
***
- Вот, выпейте это, - ты протягиваешь ему бокал, он покорно берет и пробует, на этот раз – осторожно.
Вы оба надираетесь до бесчувственного состояния. Он – от горя, а ты за компанию.
И молчите.
Наконец, когда часы бьют шесть раз, он встает с кресла, опрокидывая бокалы, стоящие на самом краю стола, и, не удержавшись, падает на колени, вцепившись в твои брюки.
Ты берешь его под локти, и усаживаешь обратно в кресло, сам едва держась на ногах.
- Вы такой… такой хороший, Бэзил, - говорит он невнятно, а ты смотришь на его невыносимо красные от вина губы, - такой хороший друг, Бэзил.
Друг.
- Вы тоже - шепчешь ты невероятно близко от его лица, - хороший друг.
Он улыбается и поднимает на тебя помутневшие глаза.
- Я здесь посплю?
- Нет, пойдемте наверх, - и ты прекрасно помнишь, что кровать дома одна. Значит, ты будешь спать на диване. – Я помогу.
- Вы очень добры, - шепчет он, щекоча дыханием ухо, когда вы поднимаетесь в спальню.
Твоя кровать будет пахнуть им, но пока это только радует тебя. Пока что.
Когда ты укладываешь его, он неожиданно удерживает тебя, схватив за рубашку, и целует нежно и горячо.
- Вы такой хороший друг, Бэзил, - шепчет он в пьяном угаре, - я так люблю вас!
Тебе становится очень грустно от того, что он никогда не скажет этого, будучи трезвым. А завтра, то есть, сегодня, если вспомнит, всенепременно извинится.
Тебе горько и ты отправляешься обратно в гостиную, топить только что возникшее горе в новой бутылке вина.
***
Наутро ты просыпаешься от трех вещей: солнца, светящего прямо в глаза, дикой головной боли и шепота под самым ухом.
- Боже, Дориан, - «не вздумайте извиняться» хотел сказать ты, но вместо этого выдавливаешь, - дайте воды, умоляю.
Тебе в руку вкладывают холодный стакан, ты с жадностью пьешь и только потом открываешь один глаз.
- Бэзил, простите… - начинает он убитым голосом.
- Нет, нет, - машешь ты одной рукой перед его лицом (вторая прижата к пульсирующему болью затылку) – не вздумайте извиняться! Большое счастье, что вы пришли ко мне, а не к какому-нибудь сомнительному субъекту в дрянном клубе.
- Я виноват…
- Я все понимаю, Дориан. Потерять невесту – это очень тяжело. И я повторяю – мне не нужны ваши извинения.
Он упирается локтями в колени и запускает пальцы в темные, переливающиеся на солнце волосы.
- Я не знаю, как буду жить у себя. Она там все обставила для нашей будущей жизни. Там даже детская есть! – воскликнул он, в отчаянии сжимая кулаки, - я не знаю… Там все напоминает о ней. Позвольте еще пару часов побыть у вас? – спрашивает он, пытаясь сдержать рвущиеся слезы.
- Дориан, я прошу вас остаться на столько времени, сколько вам потребуется, - твердо заявляешь ты, - и это, я подозреваю, отнюдь не несколько часов.
- Спасибо, Бэзил, - отвечает он глухо, не поднимая головы.
- Я пойду… сделаю чай, - говоришь ты тихо, неловко. Кто знает, как он отреагирует, если ты увидишь его слезы? Сейчас он трезв и все осознает.
Ты с трудом припоминаешь, где сахар, где чай, а где сливки. Твои мысли крутятся вокруг сегодняшней ночи и его бредового признания. Ты прекрасно понимаешь, что он был пьян, но тебе так хочется надеяться…
Вернувшись в комнату с подносом в руках, ты видишь печальную картину.
Он забился в угол дивана, сверлит противоположную стену бездумным, пустым взглядом и сжимает что-то в кулаке.
Ты со стуком ставишь поднос на стол, он вздрагивает и глядит на тебя покрасневшими от слез глазами.
Ты безмолвно протягиваешь ему чашку с чаем, в котором двадцать капель валерианы. Он залпом выпивает и дрожащими руками ставит чашку обратно на поднос.
Левый кулак он так и не разжимает.
- Это все, что при ней нашли, - убитым голосом говорит он, раскрывая ладонь. Оказывается, это белый шелковый платок в красных пятнах.
- Мне очень жаль, Дориан, - и тебе правда становится жаль бедную девушку.
Он бросается к тебе, вцепляется бледными пальцами в рубашку и шепчет безумно:
- Я найду, я найду этих уродов и сделаю то же, что они сделали с ней! – кричит он, неотрывно глядя тебе в глаза.
- Право же, не стоит опускаться на одну ступень с ними, Дориан…
- А вы когда-нибудь теряли женщину, которая носила вашего ребенка? – шепчет он отчаянно.
- А она… Боже, Дориан, мне так жаль… - ты прижимаешь его к себе.
Он снова рыдает на твоем плече – в который раз, а ты неустанно гладишь его по вздрагивающей спине до тех пор, пока всхлипы не становятся тише, а его голова – тяжелее.
Укладывая его на неудобный диван, ты с горечью думаешь о том, насколько же сильно он эту девушку любил, если сейчас так страдает?
Тебе срочно нужен Генри.
***
Вы замечательно проводите время в одном из адовых местечек – как их называет Уоттон. Самые ужасные клубы, кажется, на всей планете.
Там слишком крепкий, но дешевый джин, бесконечный гвалт и грязь, и распутные женщины, но это, кажется, именно то, что тебе сейчас нужно.
Даже напившись, ты помнишь, что не хочешь знакомить Генри с Дорианом.
У тебя хватает ума заменять его имя на безличное «она» или вставляя какое-нибудь женское имя.
Генри могло бы насторожить, что имена эти постоянно меняются, но это не его беда, а значит, она его не слишком волнует.
- Ты все сказал? – спрашивает он устало.
- Да, вроде все, - невнятно отвечаешь ты.
- Тогда выспись, а завтра расскажи ей обо всем.
Ты отрицательно мотаешь головой, но Генри уже исчез в толпе.
Тебе с трудом удается поймать извозчика на той улице. Они там почти не ездят – слишком опасно.
***
Ты оглушительно громко стучишь в дверь, начисто забыв о ключе, спокойно лежащем в твоем левом кармане.
Открывает тебе заспанный Дориан.
- Я люблю вас, - с порога признаешься ты, не потрудившись закрыть дверь.
- Вы пьяны, Бэзил, - заключает он ошарашено.
- Да, немного, не обращайте внимания. Вы слушайте! Я люблю вас! – ты протягиваешь к нему руки, но он отшатывается, обходит тебя и закрывает дверь.
- Пойдемте, я отведу вас наверх.
- Идите к черту, Дориан! Я говорю, что люблю вас! Вы ничего не скажете на это? – спрашиваешь ты обиженно.
- Я тоже очень люблю вас, Бэзил, - отвечает он, закидывая твою руку на плечо, - не потрудитесь ли вы переставлять ноги?
- Нет, ты не понимаешь, - ты останавливаешься, убираешь свою руку с его плеча и, смотря в глаза, говоришь,- я люблю вас не как друга, Дориан.
Он прячет глаза и отворачивается.
- Можно я вас поцелую? – тихо спрашиваешь ты.
- Только когда протрезвеете, - холодно отвечает Дориан.
- Тогда я не решусь.
- Вы трус.
- Нет, я просто слишком сильно вас люблю.
Он молчит.
Ты самостоятельно добираешься до кровати и падаешь на нее, как подкошенный.
Просыпаясь, ты шаришь рукой по столику, но не находишь там стакана с водой, как обычно.
В твоей голове проносятся воспоминания – Дориан, его невеста, Генри, признание.
Тебе становится невероятно стыдно.
Спускаясь на кухню, ты замечаешь свет.
Жажда все-таки пересиливает стыд.
Зайдя на кухню, ты сразу замечаешь открытую бутылку.
Ты выхватываешь стакан из его рук и выпиваешь содержимое залпом.
- Пожалуйста, простите меня за… то, что я говорил, - говоришь ты тихо, присаживаясь напротив него и протягивая стакан.
- За любовь не извиняются, Бэзил, - грустно отвечает он.
Вы долго молчите, не глядя друг на друга, не делая вообще ничего. Просто сидите рядом и молчите.
И тишина эта навевает страх.
- Сегодня похороны, - наконец, Дориан нарушает молчание.
- Хотите, я пойду с вами?
- Нет, не нужно, вы и так много сделали для меня.
- Я буду очень беспокоиться за вас, - ты кладешь ладонь на его руку. - Позвольте мне пойти с вами.
Он качает головой, закрывая лицо свободной рукой, и начинает дрожать.
- Полноте, Дориан, - шепотом говоришь ты.
Он плачет сильнее прежнего.
Так вы и сидите, пока часы не бьют шесть раз. Он рыдает, спрятав лицо в сгибе локтя, а ты молчишь и держишь его ладонь в своей.
До двенадцати часов вы приводите себя в относительный порядок и дожидаетесь посыльного с одеждой Дориана.
Он наотрез отказался возвращаться в дом.
***
На похоронах присутствуют три человека, не считая тебя и Дориана.
Высокий, грубоватый на вид мужчина, дрожащая и усохшая женщина с безумными глазами, и священник, кажется, совершенно равнодушно относящийся к происходящему.
После того, как гроб оказался в могиле, мужчина почти сразу увел безутешно плачущую женщину.
Священник ушел еще раньше.
Остались только вы с Дорианом.
Он не плакал, только смотрел пустыми глазами вниз, на темный гроб и держал тебя за руку.
Вдруг ноги его подкосились, и ты с трудом удержал его от того, чтобы он не свалился вниз.
- Пойдемте, Дориан.
Он покорно поплелся за тобой, и всю дорогу от кладбища до дома молчал, уставившись в окно кареты.
***
Закрыв за собой дверь, ты говоришь ему:
- Я уверен, она хотела бы, чтобы вы были счастливы, Дориан.
- Я не буду счастлив без нее, - отвечает он равнодушно.
Ты терпеть не можешь, когда люди смиряются.
Хотя сам уже давно почти смирился.
Как-то само собой, получается ухватить его за лацканы пальто и прошептать в лицо:
- Вы будете счастлив, Дориан, будете! И влюбитесь еще не раз. Пожалуйста, попробуйте ее забыть, - умоляешь ты.
- Я не смогу.
Ты целуешь его. На этот раз никто из вас не пьян.
Он не отвечает и даже не закрывает глаза. Ты видишь в них чувство. Хоть какое-то чувство. Пусть даже изумление. Они не безразличны больше.
Он обнимает тебя за шею, прижимается к тебе сильнее и приоткрывает рот.
Ты готов прошептать «спасибо», неизвестно к кому обращенное, но он опережает тебя, говоря:
- Помогите мне забыться, Бэзил.
Ты осознаешь, что всего лишь замена, но остановиться не в силах.
Он подставляет шею, продолжая тебя обнимать.
Ты целуешь нежно, осторожно, едва касаясь кожи. Он же святыня.
Только святых вещей и стоит касаться, некстати вспоминаешь ты слова Генри.
Он запускает пальцы в твои волосы, выгибается, а ты так некстати чувствуешь что-то соленое на своих губах.
- Черт побери, Дориан, почему вы плачете? – спрашиваешь ты, тяжело дыша.
- Не знаю. От счастья, может быть, - тихо отвечает он.
Ты сцеловываешь слезы с его щек и он улыбается, впервые за долгое время.
У тебя появляется искорка надежды, что у вас все еще будет хорошо.