1) Творческий всплеск, или то, что я обычно пишу без сознания.
Оно просто льется рекой, и ты пишешь. В итоге - бред, но многим почему-то нравится.
Я в неведении.
Да не бойтесь, в сообщество такое выкладывать - стыд и позор, а дняфка для того и нужна, ящитаю.

читать дальшеЕго нет больше. Твои глаза теперь всегда красные, но не от того, что ты плачешь.
От того, что ты сдерживаешься.
Если бы ты мог, то раздвоился и побил себя, потому что тебе невыносимо быть слабым, чувствовать... что-то чувствовать!
Это "что-то" не поддается извечному, всегда работающему анализу. Это не просканируешь логикой, оно просто бьется сильнее, когда ты видишь его вещь.

Ватсон наверняка думает, что забрал всё, а ты уже которую неделю натыкаешься то на его ручку, то на диск, в углу однажды валялась флэшка, в шкафу каким-то образом оказалась его красная рубашка (ты подозреваешь, что он нарочно ее туда повесил, ну и ладно, к черту, последнее, на этот раз - правда последнее, спасибо ему за нее).

В его бывшую спальню ты вообще стараешься не заглядывать.
Но однажды все-таки зашел. И остался.
Тогда он еще был рядом.

А сейчас... Сейчас все пусто и не нужно. Где-то глубоко, рядом с тем "что-то" и бьющимся сердцем есть презрение. К нему, к себе, втравленное презрение ко всем сразу.
К нему - за то, что ушел.
К себе - за то, что не удержал.
К остальным - за то, что вы оба струсили перед ними, ведь ваши отношения не были нормой. Никогда.

По всем правилам ты не должен был ничего такого почувствовать, он ведь просто друг, сожитель, коллега... Пару раз - врач, пару раз - враг, пару раз
- любовник.

Еще есть гордость. Она порой такая сильная, что останавливается сердце. Она не позволяет вернуть его обратно, не позволила сказать ему привычные три слова (хотя в тот момент это было необходимо и совсем-совсем не пафосно, но.), ведь если бы ты их сказал, то признал свою к нему слабость.

Ладно, ты еще раз, теперь точно последний, скажешь ему спасибо.
Чувствовать, оказывается, даже интереснее, чем раскрывать запутанные преступления,и кто знает, получилось бы это у тебя, если бы не он.

2) читать дальше- Она не может быть матерью этого ребенка, потому что она лесбиянка, - талдычил Холмс, глядя в экран, - какие идиоты подбирали актеров? У нее же на лбу написано "я люблю женщин, я лесбиянка!".
- Извини, но... - начал Ватсон, садясь на подлокотник кресла и протягивая ему тарелку с бутербродом.
- Я не в настроении что-либо объяснять, - буркнул Шерлок.
- Ты всегда не в настроении, - беззаботно сказал Ватсон и легонько ткнул тарелкой в плечо Холмсу.
Тот отмахнулся и продолжил смотреть шоу.
- Ты вообще когда-нибудь ешь?
- Ага. В полнолуние пью кровь девственниц и заодно их ем.
Джон поперхнулся злополучным бутербродом и отставил его от греха подальше на стол.
Шерлок усмехнулся.
- Я же говорил, еда меня тормозит. А, - опомнился он, - я говорил это не тебе.
Джон кивнул и посмотрел на экран. На его взгляд, женщина была совершенно обычной - узкая черная юбка, белая блузка, длинные волосы, маникюр и раскрас на лице.
Но Холмсу всегда виднее...
Ватсон вздохнул и почесал заживающую царапину на пальце.
- Что там у тебя? - спросил Шерлок, не отрываясь от душещипательной истории, которую рассказывала женщина по телевизору.
- Упал, когда прыгал с тобой по крышам.
- На Рождество подарю тебе перчатки. А ты мне уточек не забудь. - Шерлок дернул руку Джона к себе, - Дай посмотреть.
- Осторожнее, - крикнул Ватсон, замерев в странной позе над Шерлоком - опираясь одной рукой на его колено, а другую пытаясь вырвать из бледных тонких пальцев Холмса.
- Хм. А я думал, заноза. - задумчиво констатировал Шерлок в тот момент, когда из сковырнутой царапины потекла кровь.
- День прошел зря, если ты не сделал кому-то больно, да, Шерлок? - зло спросил Ватсон, слизав кровь.
- Извини, - равнодушно ответил Холмс.
- Не слышу виноватой нотки в голосе!Так и напишу в блоге: "Холмс - бездушная машина для раскрытия преступлений, работающая на чужой боли и крови" - бормотал Джон, идя к ноутбуку.
- Ладно, хватит, - Холмс вскочил с кресла, поправил пиджак и подошел к Джону, - Извини. Она была темная и тонкая, я правда думал, что это заноза.
- Ты оправдываешься? - опешил Ватсон, - О. То есть да... Ничего страшного. - он взглянул на алую капельку крови, застывшую на ранке и вздохнул, - Заживет.
Шерлок поднял его ладонь выше и напоследок одарив Джона долгим многозначительным взглядом поднес ее к своему рту и аккуратно, кончиком языка, слизнул кровь.
Ватсон закрыл лицо свободной рукой и прошептал:
- Боже. До чего же забавно ты сходишь с ума.


3) читать дальшеИм снятся одинаковые кошмары. Им снится, что они влюбились друг в друга.
Шерлок Холмс по ночам пытает скрипку, пьет кофе едва ли не ведрами и оставляет чашки по всей квартире, а наутро занимает ванну, и, кажется, совсем не спит.
Он забывает в микроволновке человеческие глаза в банке, а в холодильнике – отрубленные головы. Ему не составит труда отхлестать труп, и он, правда, не будет видеть в этом ничего предосудительного. Холмс хранит как зеницу ока человеческий череп в своей спальне, и Ватсон боится подумать, зачем. Он явно не играет там принца Гамлета.
Шерлок запросто разыграет перед несчастной вдовой драму, и даже расплачется – быстро и правдоподобно. Ватсону было бы куда интереснее узнать, как выглядят его настоящие слезы. Ему почему-то кажется, что он никогда не плачет.


4, недописанное ) читать дальшеОдна слеза – вниз, из уголка глаза по виску и прямо в черные волосы. Вторая через секунду из-под трепещущих мокрых ресниц. Третья…
- Шерлок!
Он дергается, но глаз не открывает. Лицо его кривит болезненная гримаса.
- Шерлок! – Ватсон прикладывает к его лбу ладонь – горячо.
Холмс вскрикивает и просыпается, ничего не видя широко распахнутыми, больными голубыми глазами.
- Джон, - говорит он, хлюпая носом.
- Ты заболел, - констатирует Ватсон.
- Нет!