Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
фемслэш Осень/Зима; Зима/Весна. Бред. Зима всегда пахнет отчаянием. Оно во всем - в истерично-контрастных цветах, мокрых снегопадах, хрустящем, будто стонущем, снегу. Зима умирает вместе с Осенью, с ее тускнеющими рыжими кудрями, стремительно смыкающимися глазами с острыми иглами длинных ресниц. Замирает вместе с ее сердцем, немея на три месяца. Осень потихоньку проваливается в глубокий, окутывающий сон, размыкая ладонь, в которую - снова от отчаяния - вцепилась Зима. Потеряв способность говорить, ей лишь остается кусать губы и покрепче сжимать слабую ладонь, стараясь не расплакаться. Она думает, что за пару десятков лет таких регенераций пора бы и привыкнуть к ним, к трехмесячному одиночеству, к бесконечной смене настроений и внешности, к соседке по комнате и по Году... Вот только не выходит, не получается, и каждый раз все сильнее ноет, стонет и болит от безысходности сердце. У Зимы есть девяносто дней, чтобы подумать над этим, глядя, как осыпается золото с чужих волос, превращая светлые рыжие кудри в одну черную волну. В феврале, когда сердце Весны постепенно начинает биться, с Зимой случается что-то вроде истерики. Зная, что ей скоро придется занять это место, Зима садится на кровать, начиная перебирать темные, гладкие волосы и очень осторожно касаться теплой шеи. Весна каждый год выглядит все более жалко с ее вечной привычкой кусать губы, сдерживая слезы, нервно щуриться, тереть глаза - так по-детски - кулачками, когда бледная Зима, обнимая ее за плечи, впервые за три месяца, шепчет: - Терпи. Это не надолго, ты же знаешь. И Весна рыдает, уткнувшись лицом в чужое хрупкое плечо. Зима, горько улыбаясь, чуть дергает за черный длинный локон и, посмотрев в удивленные синие глаза, целует в лоб, чувствуя, как останавливается сердце. - Все будет хорошо, - говорит она, и добавляет, - я почти уверена.