Название:Это было давно. *варианты приветствуются*
Тема: Бенгальские огни
Автор: Obsidianus
Жанр: ангст, роман, юмор кое-где. *Писала в несколько подходов в разные дни, с разным настроением. Так что… вот. Никогда так не делайте xD*
Предупреждение: POV Кощея, скорее всего ООС...
От автора: Оно не слишком хорошо, я предупредила. Мне не хотелось его выкладывать, но сейчас половина второго (по моему времени), и я слегка сошла с ума. И писала я это "чудо" довольно долго, так что не выложить было бы жаль.
Это все от большой любви. Если очень хочется, то ругайте.
читать дальше- Итак. Сегодня у вас экзамен. Вы должны показать, насколько хорошо управляетесь с ТАРДИС. Координаты вам раздали. Учитель будет вас ждать в конечной точке. Чем быстрее вы доберетесь, тем выше будет оценка. Удачи.
Понурые, явно не выспавшиеся студенты парами побрели к своим ТАРДИС.
Сначала повернуть девятый рычаг. Вписать координаты. Повернуть рычаг номер семь. Включить кнопки номер два, четырнадцать и двадцать один...
- Кощей, знаешь, Стигма такая классная! Мы вчера целовались! – восторженно сказал Тета.
- Опять не выучил, да? Ладно, я сам все выставлю. Уйди куда-нибудь, – рычаг семнадцать… Кнопка номер три…
- Ну и зануда же ты, - скривился он, - я знаю, куда вставлять координаты, - он скрылся из поля зрения, и заорал:
- Ну, поехали!
- Идиот, я еще не все сделал!
ТАРДИС тряхнуло, перевернуло, я осознал, что сижу в правом углу потолка, а потом меня бросило вниз, и я упал прямо на худое тело Теты, которое, в свою очередь, прибило к панели управления.
- Как я тебя ненавижу...
- В сложившейся ситуации эти слова логичнее было бы произнести мне, - Тета встал, спихнув меня с себя и потирая ребра.
- Заткнись.
- Пошли, посмотрим, куда нас занесло?
- Зачем? И так ясно, что мы не там, где должны были… - хлопнула дверь, и я сразу вспомнил, что вчера пришел к выводу, что голова у Теты только для красоты. А еще я решил, что в нашей компании мозг имеется только у меня.
На панели лежит карточка с координатами, а на экране светится введенный номер. Последние цифры, конечно, разные.
- Ух ты! Ничего себе! – услышал я восторженные вопли Теты. Так, ну, хотя бы к далекам не попали.
- Ты ввел семерку вместо единицы, и мы попали не в созвездие Гончих Псов, а на землю, да еще и, - я вышел из ТАРДИС, закрыл, как и полагается, дверь, обернулся и вдруг почувствовал острую боль в виске. Впрочем, она исчезла так же быстро, как и появилась. Я открыл зажмуренные глаза и скривился, - в Рождество, - за-ме-ча-тель-но. Лучше бы мы попали на планету к далекам.
- О... Извини.
- Пошли обратно, мы еще успеем попасть куда надо, - стоило мне отвернуться, чтобы открыть дверь ТАРДИС, как Тета уже куда-то убежал. Я осмотрелся, но в радиусе десяти метров его уже не было. Я постучал по обшивке ТАРДИС, та тихо загудела, и за спиной раздался знакомый голос. Мне в голову пришла мысль о том, что он умеет телепортироваться. Надо попросить его научить меня.
- Зачем звал? Пойдем, посмотрим, что там. Они такие забавные, правда?
Толпа жаждущих счастья и изменений в своей жизни. Огромное, бессмысленно радующееся чудовище. Орущее, галдящее, вопящее. Да, определенно, они забавные.
Я быстро оглядываюсь на Тету, но его опять нет. Вместо него я замечаю, что в руках у тысяч людей эти кусочки большого огня, и они ими так безбоязненно размахивают, будто держат в руках не опасную вещь, в плюшевую игрушку. Меня вдруг начинает это бесить, хотя, вроде бы, должно быть все равно. И я почему-то смотрю и смотрю на огонек на конце палочки, и мир плывет яркими пятнами, растворяясь в этом искрящемся шарике, и кровь начинает стучать в ушах в болезненно-ненавистном ритме - три коротких, длинный, три коротких...
Ритм ударяет неожиданно резко, выматывает, заставляя падать, ударяясь головой об обшивку ТАРДИС. Мир темнеет и пропадает на миг. До слез невыносимо - неужели никто ничего не слышит - он же грохочет на всю Вселенную!
Мне хочется сказать о том, что мне плохо и нужна помощь, а вместо этого кричу. Я не хотел этого! Сквозь крики и барабаны, кровь и горечь поражения - меня победил какой-то немыслимый ритм! - мне слышится голос Теты.
- Кощей! - зовет куда-то. Я не могу поднять голову, смотреть на свет очень больно, не могу посмотреть на него, но понимаю, что он сейчас улыбается той самой, бешеной, чересчур оптимистичной улыбкой.
- Ненавижу, - выдыхаю я, сплюнув кровь. Вышло совсем уж рвано, судорожно и непонятно, - ненавижу тебя!
- Что с тобой? Ты бредишь! – наверняка он сейчас испуганно смотрит и протягивает ко мне руки.
Да нет же, идиот, я ненавижу тебя! Твои глаза, улыбку, волосы, фигуру, манеру говорить - быстро и страстно, привычку резко жестикулировать, и еще кучу важных, незапоминающихся мелочей - все это я в тебе ненавижу, потому что это принадлежит не мне.
Я зажимаю уши - тщетно, оно звучит внутри моей головы.
Хрипы рвутся из горла, ногти скребут по асфальту. Я не знаю, что со мной, и это пугает больше всего.
Кажется, я кричу.
Теплые руки осторожно ложатся на мои побелевшие пальцы, крепко сжимают, и я забываюсь, а ритм разбивается о стену мыслей, дробится, и я слышу только слабые отголоски этого безумия.
Дыхание щекочет ухо.
- Тише, я рядом.
И я зачем-то верю.
Руки исчезают с моих ладоней, лежащих на припорошенном асфальте.
Он робко обнимает меня, и я не вижу достаточно веских причин, препятствующих мне уткнуться носом в его шею. Меня до сих пор колотит, и это чувствую не только я. Он обнимает меня еще чуть крепче, стискивая рукав мантии.
Меня прошивает осколком ритма, и слова вырываются быстрым, бессвязным потоком:
-Я люблю... – и если я не закончу это чертово предложение, то никогда себе не прощу, - тебя. - Я прижимаюсь к нему сильнее, и чувствую, как по его телу пробегает волна дрожи.
Но он вдруг отстраняется - так резко, что я чувствую поток холодного декабрьского воздуха, проникающий под одежду.
- Нет. Ничего этого не было, да? Ты явно не в себе. Ты же мой друг!
- Но...
- Нет, ты мой друг.
- Но я люблю тебя! – дыхание перехватывает, и я понимаю, что без толку ему говорить про это, - прости.
Скупо кивает, смотря куда-то поверх меня.
- Мне показалось... – давай же, думай, что сказать! - что ты... это не ты.
- Я понимаю. Пойдем? Нам надо показаться на глаза учителю. В созвездие Гончих Псов, да? – еще нескоро ты улыбнешься так же беззаботно. Я сделаю так, чтобы ты совсем перестал радоваться. А сам нацепляю свою самую вежливую гримасу.
- Да. Именно так.
***
Вернувшись с проваленного экзамена, я понял, что вместо любви испытываю теперь одно лишь отвращение. Отвращение ко всему, что он делает. Меня начало бесить в нем все - как он ест, спит, ходит, читает. Растрепанные волосы, оторванные застежки на мантии, резкие жесты и чересчур громкий голос - все это заставляло скрипеть зубами, резко отворачиваться, и сдерживаться, чтобы не убить его.
Вскоре мне стало тяжело находиться с ним в одной комнате, ведь кроме всего прочего, у него был еще один недостаток - он дышал. Это тоже вымораживало внутренности и вызывало лишь одно желание - подойти к нему, когда он будет спать, и положить на лицо подушку. Глупости, он от этого, конечно, не умрет, но секунд на двадцать дышать перестанет. Двадцать секунд блаженного спокойствия...
- О чем думаешь? – неумело притворившись, что фраза эта ничего не значит, спрашивает он.
- Какая разница? – получилось немного грубо, но другого обращения он и не заслуживает.
- Эй, стой, ты куда?
А до двери оставалось ничтожно мало - каких-то пять шагов.
- Тебе-то что?
- Я только пришел.
- И?
- Ты не хочешь поговорить?
- Нет.
- О том, что...
- Нет.
- Хотя бы о...
- Нет.
- Какого Рассилона? Что с тобой творится?! Это из-за того... на Земле? Да брось, я понимаю, что ты был не в себе. Забыли?
- Нет!
- Но почему?
Иди к черту, я просто-напросто не хочу забывать, какой ты на самом деле.
***
Ритм я больше не чувствую. Он все еще звучит, но отдаленно, будто сквозь подушку.
Через четыре месяца Тета перестает появляться в компании Стигмы.
Он возвращается сразу после занятий, иногда грустно смотрит, словно побитый щенок, а мне хочется смеяться над ним. Но стоит вспомнить его лицо, глупости, сказанные им на Земле, и снова приходит эта безумная ненависть. Порой мне кажется, что я схожу с ума уже и без барабанов.
И когда мне надоедает эта бессловесная перепалка, и я почти готов проорать ему в лицо какую-нибудь гадость, или пришпилить к стене, или ударить, в общем, тогда, когда барабаны снова начинают бить, он отворачивается и уходит. И мне жаль.
Через год я осознаю, что из жизни исчезли все наиболее яркие эмоции, как раз те, которые заставляют запоминать мельчайшие детали всех событий – радость, удивление, страх, испуг, волнение, отчаяние… даже ненависть уже не такая острая, как раньше. Я не ничего не чувствую, когда он заходит в нашу комнату, мне плевать, что он обо мне думает, как у него с личной жизнью, и меня это пугает. Несмотря на иррациональную ненависть, которую я почти год испытываю к нему, равнодушие я еще не чувствовал.
Мы не сказали друг другу ни слова после того разговора – вполне хватало и зрительных баталий. Удивительно, но мы даже в мысли друг другу не лезли. Мне было элементарно противно, а он… Боялся, может быть? Боялся увидеть что-нибудь не то. Я его понимаю.
Итак, год полной апатии к окружающему миру. Так вышло, что друзей, кроме Теты, у меня нет. Не было необходимости – Сигма заменял собой человек тридцать. Не то, чтобы друзья были мне необходимы, но как-то странно жить, не имея возможности ни с кем ничем поделиться.
***
На улице стояла такая жара, что повсюду был невыносимый запах чего-то горелого. Одно из солнц, казалось, сгорало, а второе было красным, словно вода Марса. По крайней мере, так говорили учителя. Все окна в Академии были закрыты металлическими ставнями. На улицу не выпускали, а я не мог упустить шанс посмотреть на эту аномалию.
Все крыши были закрыты, но мы с Тетой давным-давно сделали ключ от одной из них.
Стоило открыть дверь, как меня окутало плавящимся воздухом. Это было… действительно страшно.
Дверь за мной зашевелилась. Вот черт.
Учителя принимают экзамены, а значит, это Тета. Я схватил с пола сумку и побежал в самый темный и далекий от двери угол – между стеной башни и краем крыши. Справа были сотни метров вниз, слева Тета. Я не мог решить, что было страшнее – упасть или быть найденным.
Притихнув и обливаясь потом, я только сейчас заметил, что в воздухе запахло приближающимся дождем, а на горизонте уже и вовсе сверкали молнии. На фоне всего этого Тета выглядел… устрашающе.
Он смотрел и смотрел вниз, не моргая, не двигаясь. Мне вдруг стало ужасно неуютно. А что если он сделает шаг вперед?
Ударил гром, со страшной силой хлынул дождь. Очень, очень символично, я оценил, да! Хватит.
Пожалуйста, не надо. Я же живу тобой.
И я ненавижу тебя. Давай же, прыгай!
Или, все-таки, не надо?
Я немного отвел ладони от глаз и не увидел его там, где он стоял еще минуту назад.
И громко, навзрыд, выдохнул. Неужели все?
Тета лежит пластом, ужасно бледный, ужасно странный со слезами на глазах и безумной, действительно сумасшедшей улыбкой на губах, но лежит на этой крыше, а не внизу, и на нем не видно крови, и он так забавно моргает мокрыми длинными ресницами и смеется, и в рот ему попадают крупные дождевые капли, и кричит мне сквозь гром:
- Ну, иди сюда.
Я решительно встаю, собираясь этого идиота, этого психа самому скинуть с крыши. Рассилон, нельзя же так пугать!
Мне остается два-три шага, но я так некстати поскальзываюсь, и падаю прямо на его костлявое тело. Он охает, съезжает немного вниз, его ноги болтаются в сотнях метров над землей, а он смеется. Я чувствую, как часто бьются его сердца, как он часто дышит, и я содрогаюсь от осторожности к нему.
Я хватаю его за мантию, руки скользят и кажутся ужасно неуклюжими, но мне все-таки удается поднять его немного выше. Теперь хотя бы снизу ног не видно.
- Ну, и что ты смеешься, ублюдок? Ты хоть немного понимаешь, что мог бы быть не здесь, а внизу? Что сейчас умирал бы? Или регенерировал в собаку, понимаешь? Я бы, конечно, взял тебя к себе жить, сделал бы тебе конуру или хотя бы палатку, миску с именем, но ты же будешь лезть ко мне, а я, увы, никаких трепетных чувств к псам не испытываю.
- А ко мне?
- Что?
- Ко мне испытываешь трепетные чувства? Учти, если скажешь, что нет – земля в какой-то паре сотен метров. Тогда тебе придется искать миску с моим именем. И ставить конуру…
Он говорит что-то еще, но я смотрю на каплю дождя, задержавшуюся в уголке его губ, и которая неумолимо медленно съезжает к нему в рот. Когда она, наконец, там исчезает, я зачарованно провожу пальцем по его губам. Он молчит, а потом немного приподнимается, касаясь мокрыми губами моих губ.
Дождь начинает хлестать еще сильнее, ударяя по нашим головам, склоняя меня к нему еще ниже, заставляя искать тепла. Я скольжу языком по его губам, и он чуть слышно стонет, одновременно опуская руку между нашими телами. Потом он резко поднимает ее, по пути царапая меня чем-то.
И облизнув губы, тычет мне в лицо неказистой серой палочкой.
- Ты мне жизнь спас. Отпразднуем?
- Нечего праздновать. Я тебя не спасал, ты сам не спрыгнул.
Он упрямо мотает головой, приподнимается на локтях, и говорит:
- Мы с тобой с двенадцати лет установили телепатический контакт. В последнее время он немного ослаб, но и ты очень громко думал. Твои вопли только глухой хомо сапиенс не услышал бы. Ну так? Отпразднуем?
Я прикасаюсь лбом к его лбу, носы немного мешаются, ну, да и ладно.
- Ты невыносимый идиот.
- Знаю я, - он резко проводит палочкой по неровной поверхности крыши и на конце ее зажигается яркий огонек.